Епифаний передаёт, как Преподобный сам рассказывал своим ученикам о мучивших его видениях. Как однажды он в «церквице» своей стоял на всенощном бдении, и вот раздался треск, и стена церковная расступилась, и через расселину вошёл сам Сатана, а с ним «полчища бесовские» в остроконечных шапках и с угрозами как бы устремились на него. Они гнали, наступали на него и грозили ему, но он молился и продолжал начатое им бдение, повторяя: «Да воскреснет Бог и да расточатся враги Его». И бесы так же внезапно исчезли, как и появились.

        В другой раз Сергий был в келии своей, и вот раздался сильный шум от несущихся сил бесовских, и наполнилась келья его змеями, а полчища бесовские окружили хижину его, и слышен был крик:

       — Отыди, отыди скорее от места сего! Что хочешь обрести здесь... или не боишься умереть здесь от голода? Вот и звери плотоядные рыщут вокруг тебя, алчущие растерзать тебя, беги немедленно!

        Но Сергий и на этот раз остался твёрд и мужественно отражал их молитвою. Внезапно проявившийся необычайный Свет рассеял полчища тёмных.

        Видимо, он более всего подвергался искушению «страхованиями», другие искушения чужды были его чистоте душевной. Но, как мы видим, и с этими «страхованиями» он скоро совладал ясностью духа и великою верою в Силы Высшие, хранившие его; об этом свидетельствует вскоре начавший появляться, вслед за натиском тёмных, необычайный Свет, который и рассеивал полчища бесовские.

        Но и в эту пору жутких испытаний и закалки духа были у Сергия и Светлые явления, не все они были записаны, но сохранилось предание об одном, весьма характерном и связанном уже с Богоматерью. «Так, однажды Сергий хотел прочесть о Житии Богородицы, но порыв ветра потушил лампаду. Тогда Сергий настолько воспылал духом, что книга просияла Светом Небесным и он мог прочесть и без лампады».

        Совладал он и со страхом перед дикими зверьми. Так, по Никоновской летописи, у него был лесной друг. Однажды Сергий увидел у порога келии своей огромного медведя, ослабевшего от голода. Пожалел его и принес из келии краюшку хлеба. Мохнатый пришелец мирно съел и потом часто стал навещать его. Сергий делился с ним скудным запасом своим, и медведь стал ручным; так закалялся Дух Преподобного к предстоящему ему Подвигу Воспитателя духа народного и Строителя Земли Русской.

        «Какие тайны подвигов скрыла непроходимая чаща соснового бора, вкарабкавшегося по тому холму, на котором поселился чудный отшельник? — вопрошает в своём очерке В. Никаноров. — Сколько было невыразимой красоты в этой жизни, всё содержание которой можно объять одним словом «Бог»...

        Ни одна живая душа не пробиралась ещё в таинственное уединение. Никого не было между пламенеющим духом, рвавшимся к Богу, и взирающим на славный Подвиг... Словно костёр неугасимый зажёгся тогда в дремучем лесу, на этом месте Сергиевом».

        Самая высшая из молитв — это непрестанное удивление Творцу — больше всего наполняла душу Преподобного Сергия. Но была у него ещё одна молитва.

        «Бог и Родина» — вот то, что двигало жизнью и судьбою Преподобного Сергия... и эта любовь дала ему возможность так совершенно, до конца, исполнить заповедь Господню о любви к людям.

        По-видимому, недолго пробыл Сергий в полном одиночестве, ибо тот же Епифаний повествует: «Пребывшу ему в пустыни единому единствовавшу или две лете, или боле, или меньши, неведь, Бог весть». Слухи о его подвижническом житии скоро разнеслись по окрестности, и стали навещать его люди, прося назидания и совета во всех делах своих; и никого не отпускал юный подвижник без утешения, без слова ободрения и вразумления.

        Наконец, пришли к нему и желавшие подражать ему в подвиге жизни и просили принять их в число учеников его. Сергий проницательно разбирался в их побуждении и душевном складе.

        Никогда не отказывал искренно искавшим Подвига, лишь предупреждал их о трудности пустынного жития и о страхах, оборевавших новичков; он говорил им:

        «Приемлю вас, но да будет известно каждому из вас, что если пришли работать Богу и хотите здесь со мною безмолвствовать, то уготовайте себе претерпеть беды, и печали, и нужды, и недостаток; ибо многими скорбями подобает нам внити в Царствие Небесное... Но не бойся же, мало стадо, я верю, веруйте и вы, что Господь не предаст вас до конца искушёнными быть против ваших сил. Ныне печалью исполнены будем, а завтра печаль наша радостью будет и преизбудет, и никто не может взять радости нашей. Дерзайте, дерзайте, люди Божии!»

        Замечательно, как часто мы встречаем в его словах, обращённых к ученикам и приходящим к нему, слово «радость». Оно звучит и в наставлении к труду, и в молитве, исполненной радости духа, и в радости несения Подвига. Не этот ли призыв к радости, не эта ли радость, полагаемая им в основание всякого действия, и привлекала к нему столько сердец и впоследствии сделала его Обитель средоточием духовной Культуры, опорою и прибежищем во все тяжкие минуты Земли Русской?

        На первых порах пустынножители не руководствовались никакими правилами или уставами, но имели перед собою лишь живой пример истинного подвижничества в лице своего основоположника. Когда собралось к Сергию до двенадцати учеников и было построено двенадцать отдельных келий, то вокруг всего застроенного пространства поставили высокий деревянный тын с вратами для безопасности от диких зверей, и тихо потекла жизнь отшельников в новоустроенной Обители.

        Из первых учеников Преподобного известны: Сильвестр (Обнорский), Дионисий, Мефодий (Песнощский), Симеон Экклезиарх и Исаакий Молчальник, Макарий, Андроник, Феодор, Михей и другие.

        Как сказано, образцом всевозможного труженичества и подвигов для вновь прибывших был сам Преподобный: носил воду с двумя водоносами для братии, молол ручными жерновами, пёк просфоры, варил квас, катал церковные свечи, кроил и шил одежду, обувь и работал на братию, по выражению Епифания, «как раб купленный». Летом и зимою ходил в той же одежде, ни мороз его не брал, ни зной, и, несмотря на скудную пищу, был очень крепок, «имел силу против двух человек» и ростом был высок.

        Был и на службах первым. В промежутках между службами была введена им молитва в келиях, работа в огородах, шитьё одежды, переписывание книг и даже иконописание. Для совершения литургии в дни праздничные приглашали из ближайшего села священника.

        Приходя в церковь к полунощнице и расходясь по келиям после вечерни, братии земно кланялись друг другу и обменивались целованием, заповеданным Апостолами. По уходе братии в келии, в Обители воцарялась тишина, нарушаемая разве воем диких зверей, нередко приближавшихся ночью к самой ограде Обители, или же тихим пением псалмов бодрствующего брата.

        В келиях своих иноки большую часть времени проводили в чтении Священного Писания и в молитве, прекращая всякое сношение с братией, следуя примеру самого Преподобного. Таковы были основные порядки в новоучреждённой Обители, исключавшей всякое нарушение законов нравственной чистоты жизни человека.

       Будучи основоположником нового иноческого пути, Преподобный Сергий не изменил основному типу русского монашества, как он сложился в Киеве XI века, но в его облике проступают ещё более утончённые и одухотворённые черты. Кротость, духовная ясность, величайшая простота являются основными чертами его духовного склада. При непрестанном труде, мы нигде не видим поощрения суровости аскезы, нигде нет указаний на ношение вериг или истязание плоти, но лишь непрестанный, радостный труд, как духовный, так и физический.

        Так из пустынника, созерцателя, Сергий вырастал в общественного деятеля и готовился неисповедимыми путями к роли государственной. Росла с ним и его Обитель, которой было суждено сыграть огромную историческую роль по распространению духовной культуры и укреплению Государства Русского.

        С увеличением числа братии начала ощущаться потребность введения более определённых и твёрдых правил, явилась нужда в игумене. Но, несмотря на усиленные просьбы братии быть среди них игуменом, Сергий непреклонно отказывался, говоря: «Желание игуменства есть начало и корень властолюбия».

        Это нестяжание власти красной нитью проходит во всей его жизни. И тогда, по просьбе Сергия, первым игуменом Свято-Троицкой Обители стал тот самый старец Митрофан, который постриг его в монашество. Только после скорой кончины этого старца, уступая просьбам и даже угрозам братии разойтись и нарушить обет свой, — ибо, как говорили они: «Ты дашь ответ нелицеприятному Судии — Богу. Мы ради тебя, услышав о добродетели твоей, возложив на тебя всё упование, оставили всё в мире и водворились по твоему согласию на месте сем...», — Сергий отправился, наконец, с двумя старейшими братьями к епископу Афанасию в Переславль-Залесский.

        Но в Переславле уже слышали о подвигах Преподобного, и Святитель Афанасий весьма обрадовался, увидав Сергия, и без колебания повелел ему принять игуменство. Тут же поставил его в иподиаконы и в иеродиаконы и на другой же день облёк во священство. А в день следующий Преподобный с глубоким умилением и духовным подъёмом впервые служил литургию. Отпуская его, епископ Афанасий напутствовал:

        — Должно тебе, возлюбленный, немощи немощных нести, а не себе угождать... друг друга тяготы нести и тако исполните закон Христов...

       Можно представить, с какой радостью братия встретила нового игумена — своего давнего наставника. Приняв игуменство, Сергий ничего не изменил ни в обращении своём с братией, ни в своей труженической жизни — лишь принял большую ответственность. Так же, как и раньше, нёс он все работы, и служил братии, «как раб купленный», и одежду носил ветхую и покрытую заплатами, так что трудно было различить, кто был старший из них и кто младший, ибо Преподобный с самых первых дней воплотил в образе своём завет первенства, указанный Христом: «Кто хочет между вами быть первым, да будет всем слугою».

        В первые годы существования Обители ощущалась сильная скудость и недохватки. «Всё худостно, всё нищетно, всё сиротинско, — как выразился один мужичок, пришедший в Обитель Преподобного повидать прославленного и величественного игумена. — Чего ни хватись, всего нет».

        Нередко случалось, что в Обители не было ни вина для совершения литургии, ни фимиама, ни воска для свечей; тогда, чтобы не прекращать богослужения, зажигали в церковке на вечерние службы берёзовую лучину, которая с треском и дымом светила чтению и пению. Но зато «сердца терпеливых и скудных пустынников горели тише и яснее свечи, и пламень душ их достигал Престола Вышнего».

        Так находим свидетельство другого подвижника, по времени близкого к Преподобному Сергию, который пишет: «Толику же нищеты и нестяжения имеяху, яко во обители Блаженного Сергия, и самые книги не на хартиях писаху, но на берестях».

        И действительно, все богослужебные книги и многие другие священные писания были переписаны братией и самим Преподобным в часы досуга на досках и бересте. Образцы этих трудов, так же как первые деревянные священные сосуды и фелонь Преподобного из простой крашенины с синими крестами, хранились в Лаврской библиотеке и ризнице.

        Свидетельствуя об игуменстве Сергия, тот же подвижник пишет: «Слышахом о Блаженном Сергии... от неложных свидетелей, иже бяху в лета их, яко толику бодрости и тщание имеяху о пастве, яко ни мало небрежение или преслушание презрети. Бяху бо милостив, егда подобаше и напрасни, егда потреба быше, и обличающе, и понуждающе ко благому согрешающие...»

        Всё это даёт нам облик вечно бодрствующего, зоркого наставника, следящего за каждым братом, особенно же за новичком, и, при всей мягкости своей, не допускающего уклонений от установленных правил. Введённая им суровая дисциплина, требовавшая от учеников постоянной бдительности над мыслями, словами и поступками своими, сделала из его Обители воспитательную школу, в которой создавались мужественные, бесстрашные люди, воспитанные на отказе от всего личного, работники Общего Блага и творцы нового народного сознания.

        Приведённые Епифанием в жизнеописании установленные Преподобным правила указывают на суровость этой дисциплины. Так, после вечерни не разрешалось братии выходить из келии и беседовать друг с другом. Каждый должен был пребывать в своей келии и упражняться в молитве, в уединённом богомыслии и, чтобы руки их не были праздны, заниматься рукоделием, не давая возможности лености овладеть телом.

        Часто в глухие зимние ночи Преподобный обходил тайно братские келии для наблюдения за исполнением правил его и, если находил кого на молитве, или читающим книгу, или за ручным трудом, радовался духом и шёл дальше; но если слышал празднословящих, то лёгким ударом в оконце подавал знак о прекращении недозволенной беседы и удалялся. Наутро же призывал провинившихся, и наставлял их кротко, но сильно, и приводил к раскаянию. При этом, чтобы не задеть, он часто говорил притчами, пользуясь самыми простыми и обыденными образами и сравнениями, которые глубоко западали в душу провинившегося.

        Другим замечательным правилом Преподобного было запрещение братии ходить из Обители по деревням и просить подаяния, даже в случае крайнего недостатка в пропитании. Он требовал, чтобы все жили от своего труда или от добровольных, невыпрошенных подаяний.

        Труд в его Учении играл огромную роль. Сам он подавал пример такого трудолюбия и требовал от братии такой же суровой жизни, какую вёл сам. Как бы в подтверждение этого правила, мы находим следующий пример из жизни самого Преподобного в те дни, когда в Обители ещё существовал порядок особножития.

        Преподобный однажды три дня оставался без пищи, а на рассвете четвёртого пришел к одному из своих учеников, у которого, как он знал, был запас хлеба, и сказал ему:

        — Слышал я, что ты хочешь пристроить сени к твоей келий; построю я тебе их, чтобы руки мои не были праздны.

        — Весьма желаю сего, — отвечал ему Даниил, — и ожидаю древодела из села; но как поручить тебе дело, пожалуй, запросишь с меня дорого?

        — Работа эта не дорого обойдётся тебе, — возразил Сергий. — Мне вот хочется гнилого хлеба, а он у тебя есть, больше же сего с тебя не потребую.

        Даниил вынес ему решето с кусками гнилого хлеба, которого сам не мог есть, и сказал:

        — Вот, если хочешь, возьми, а больше не взыщи.

        — Довольно мне сего с избытком, — сказал Сергий. — Но побереги до девятого часа: я не беру платы прежде работы.

        И, туго подтянувшись поясом, принялся за работу. До позднего вечера рубил, пилил, тесал и, наконец, окончил постройку.

        Старец Даниил снова вынес ему гнилые куски хлеба как условленную плату за целый день труда, тогда только Сергий стал есть заработанные им гнилые куски, запивая водой. Причём, некоторые ученики из братии видели исходившую из уст его пыль от гнилого хлеба и изумлялись долготерпению своего наставника, не пожелавшего даже такую пищу принять без труда. Подобный пример лучше всего укреплял неокрепших ещё в Подвиге самоотвержения.

        Эпизод этот очень характерен: с одной стороны, он ярко свидетельствует, насколько Преподобный соблюдал установленные им правила — не просить подаяния, но пользоваться лишь плодами рук своих, трудом заработанными; с другой — в нём проступает вся природная кротость его, всё великодушие его, ни одним словом не попрекнувшего чёрствого сердцем и расчётливого брата и ученика, и только потому, что чёрствость эта касалась лишь его самого.

        Принято называть подобные поступки Сергия смирением, но вернее объяснить их самоотречением.

        В том же жизнеописании приведён ещё один рассказ, тоже связанный с одним случаем острой нужды в Общине. Здесь снова явлена сила веры, терпения и сдержанности Преподобного рядом с малодушием некоторых из братьев. Одолеваемые голодом, они возроптали:

        — Слушаясь тебя, нам приходится умирать с голоду, ибо ты запрещаешь нам ходить в миру просить хлеба. Завтра же пойдём отсюда каждый в свою сторону и более не вернёмся, ибо не в силах более терпеть здешнюю скудность.

        Преподобный же, желая подкрепить малодушных, собрал всю братию и с обычною мягкостью, но и с твёрдостью увещевал не поддаваться искушению, говоря:

        — Благодать Божия не без искушений бывает; по скорби же радости ожидаем. Сказано: вечером водворится плач, а заутро радость.

        И не успел он окончить, как послышался стук во врата Обители, и вратарь прибежал сообщить, что приехали возы брашен и хлебов.

        Случай с хлебами, прибывшими в последнюю минуту, остался в памяти у братии как проявление Высшей Благодати, всегда бодрствовавшей над избранником своим и поддерживавшей его в тяжкие минуты.

        Был ещё один чудесный случай, связанный с жизнью Обители, много прибавивший к славе Преподобного. Началу его положило недовольство и ропот братии за недостаток воды. Находившийся поблизости небольшой ручеёк со временем иссяк, река же отстояла слишком далеко от Обители; и вот среди братии поднялся ропот на игумена, что далеко им ходить за водою. На это Преподобный отвечал:

        — Я хотел безмолвствовать один на месте сём. Богу же угодно было воздвигнуть здесь Обитель. Но дерзайте, молитесь!

        Потом, взяв с собою одного ученика, вышел из Обители и, найдя недалеко в овраге несколько скопившейся воды, воздел руки и обратился к Господу, чтобы даровал им Господь, как некогда по молитве Моисея, воду и на сём месте. Произнеся молитву, Преподобный начертал крест на земле и тотчас из земли пробился обильный источник чистой холодной воды, который братия хотели было назвать Сергиевым, но он запретил им. Впоследствии многие, пившие с верою из этого источника, получали исцеление.